Война и честь - Страница 10

— Хоумран, Мика, засчитывается только тогда, когда мяч вылетает за забор не пересекая фаул-линию, — объяснила Хонор, показывая на полосатые желто-белые столбики, обозначавшие боковые границы игрового сектора. — Этот же ушел в фаул-зону по меньшей мере на десять-пятнадцать футов.

— Футов? Футов?!! — Хенке закатила глаза. — Боже мой! Дорогая моя! Ты не можешь хотя бы расстояния в этой глупой игре обозначать теми единицами измерения, которые понимают цивилизованные люди?

— Мишель!!! — Хонор смотрела на подругу с таким ужасом, словно та прервала литургию, чтобы объявить, что подалась в сатанисты, и приглашает прихожан к себе домой отслужить черную мессу и выпить лимонаду.

— Что “Мишель”? — возмутилась Хенке. Единственное, что противоречило серьезности ее тона, — озорной огонек в глазах.

— Полагаю, я не должна была быть настолько глубоко шокирована, — призналась леди Харрингтон скорее скорбно, чем гневно. — В конце концов, некогда и я была, подобно тебе, заблудшей потерянной душой, не ведавшей, сколь поистине убого мое добейсбольное существование. К счастью, рядом оказался тот, кто уже узрел истину и привел меня к свету, — прибавила она и сделала знак рукой невысокому крепкому мужчине с каштановыми волосами, в зеленой форме, стоявшему у нее за спиной. — Эндрю, будь добр, повтори коммодору то, что ты сказал мне, когда я спросила, почему расстояние между базами девяносто футов, а не двадцать семь с половиной метров.

— На самом деле, миледи, — дотошно уточнил полковник Эндрю Лафолле, — вы спросили, почему мы не перешли на метры и не округлили расстояние до двадцати восьми между каждой парой баз. Если я правильно припоминаю, вас это несколько раздражало.

— Неважно. — Хонор царственным жестом отмахнулась от уточнения. — Просто скажи ей то, что сказал тогда мне.

— Слушаюсь, миледи, — не стал спорить начальник личной охраны землевладельца Харрингтон и вежливо повернулся к Хенке. — Так вот, миледи графиня, я сказал тогда землевладельцу: “Миледи, это бейсбол!”

— Поняла? — гордо спросила Хонор. — По-моему, совершенно логичное объяснение.

— Почему-то я не совсем уверена, что слово “логичное” в твоих устах сохраняет свое обычное значение, — хихикнула Хенке. — С другой стороны, мне говорили, что Грейсон слегка повернут на традициях, и глупо было бы ожидать, что местные жители внесут какие-то изменения в игру на том смехотворном основании, что ей уже две тысячи лет и её, возможно, стоит немного обновить.

— Обновление хорошо только тогда, когда ведет к усовершенствованию, миледи, — заметил Лафолле. — И не стоит обвинять нас в закоснелости: кое-какие изменения мы внесли. Если архивы точны, было время, когда питчер — по крайней мере, в одной лиге на Старой Земле — вообще не должен был занимать место бьющего. Кроме того, тренер мог менять питчеров сколько угодно раз за одну игру. Хвала Испытующему, святой Остин положил конец подобным нелепостям!

Хенке закатила глаза и безвольно обмякла в кресле.

— Надеюсь, вы не поймете меня превратно, Эндрю, — сказала она полковнику, — но знаете, почему-то это маленькое открытие — что основатель вашей религии был фанатом бейсбола — меня нисколько не удивило. По крайней мере, это объясняет, почему вы так бережно относитесь к некоторым, хм... архаичным аспектам этой игры.

— Я бы, миледи, не стал называть святого Остина фанатом, — вежливо поправил Лафолле. — Судя по всему тому, что я читал, “фанат” — это слишком мягкое слово.

— Никогда бы не подумала, — ехидно сказала Хенке, еще раз обведя взглядом стадион.

Огромное сооружение с рядами мягких удобных кресел вмещало по меньшей мере шестьдесят тысяч зрителей. Мишель страшно было подумать, сколько все это стоило. Особенно на такой планете, как Грейсон, где все соревнования, традиционно проводимые на открытом воздухе, требовали стадионов, оборудованных множеством разных приспособлений вроде систем фильтрации воздуха, чтобы защитить местное население от тяжелых металлов, насыщавших атмосферу планеты.

Но при возведении Мемориального стадиона имени Джеймса Кэндлесса такие приземленные соображения в расчет не принимались. Безупречную изумрудно-зеленую гладь аккуратно подстриженной игровой площадки нарушали только белые полосы традиционной меловой разметки и голая темно-коричневая земля на месте баз. Яркие краски поля и еще более яркие цвета праздничных одежд болельщиков переливались в солнечном свете, проникавшем сквозь прозрачный защитный купол. Ряды были щедро украшены флагами команд и плакатами, зовущими родную команду к победе. Была предусмотрена даже специальная установка в системе вентиляции в точности воссоздающая на стадионе погодные условия за пределами купола, так что планетарный флаг Грейсона, со скрещенными мечами и открытой Библией, не висел, а гордо развевался на вершине одного из двух шестов, обозначавших фаул-линии. На другом реял штандарт лена Харрингтон.

Мишель на секунду задержала взгляд на флаге лена, затем глянула на огромное голографическое табло, “повисшее” над внутренним полем, и вздохнула.

— Я знаю, я еще пожалею о том, что спросила об этом, но, может быть, кто-нибудь из вас, всезнаек, возьмет на себя труд объяснить мне, откуда вот это, — она указала на ярко-красную цифру “2”, появившуюся в колонке “страйки”, — черт побери, взялось? Я же своими ушами слышала, что объявили только первый страйк.

— Это было до фаул-бола, — доходчиво объяснила Хонор.

— Но он же попал по мячу! — возмутилась Мика.

— Ну и что. Фаул-бол считается как страйк.