— Я думаю... я думаю, Эмили, это нам чертовски поможет, — с легкой дрожью в голосе, удивившей её саму, сказала Хонор.
— Несомненно, — откликнулась Эмили, но на этот раз Хонор ощутила в ней тревожную напряженность.
Графиня еще не закончила. Оставалось что-то еще, о чём необходимо было сказать, и это что-то представлялось крайне неприятным.
— Несомненно, — повторила Эмили, глубоко вздохнув. — Но, Хонор, есть еще одна вещь, которую мы должны обсудить.
— Еще одна? — настороженно переспросила Хонор.
— Да. Я сказала, что знаю, что вы с Хэмишем не были любовниками. Я действительно знаю. По той причине, что, откровенно говоря, я знаю, что любовницы у него были. Не много, конечно, но были.
Эмили отвела взгляд в сторону, вглядываясь в нечто, видимое лишь ей одной, и глубокая, щемившая ее сердце тоска заставила глаза Хонор наполниться слезами. В этой тоске не было гнева или ощущения совершенного по отношению к ней предательства. Было огорчение. Было сожаление о невозвратной потере. Скорбь о том, что ей и мужчине, который любил её — и которого всем сердцем любила она, — не суждено в этой жизни снова стать единым целым. Она не осуждала его за то, что он ищет физической близости с другими; но сердце ее обливалось кровью от осознания того, что сама она этого дать ему не способна.
— Все эти женщины, за исключением одного случая, о котором Хэмиш глубоко сожалел, были зарегистрированными куртизанками, — спокойно продолжала она, — однако они нравились ему, и он уважал их. В противном случае ему не пришло бы в голову делить с ними постель, ибо он не из тех мужчин, которые спят с кем попало. Для этого Хэмиш слишком честен, — грустно улыбнулась она. — Наверное, странно, когда жена говорит о честности мужа, заводящего любовниц, но, по моему разумению, это самое подходящее слово. Спроси он меня, я призналась бы, что мне больно, но не из-за его “измен”, а потому, что я больше не в состоянии дать ему того, что могут они... и он не может дать того же мне. Он и не спрашивал меня ни о чем, потому что заранее знал ответ. И по той же причине Хэмиш всегда проявлял крайнюю осмотрительность. Никто в нашем кругу, зная о нашем несчастье, не поставил бы ему в вину встречи с куртизанками, да и большинство остальных мантикорцев тоже отнеслись бы к этому снисходительно, но он старался не подвергать испытанию общественное терпение. И не ради собственной репутации. Он ограждал меня от лишнего напоминания о том, что мне уже никогда не покинуть это кресло. Хэмиш не хочет унижать меня даже намеком на то, что я... неполноценная. Калека. Не хочет прежде всего потому, что любит меня. Да, я искренне верю, что он любит меня не меньше, чем в тот день, когда сделал мне предложение. В тот день, когда мы поженились. В тот день, когда меня извлекли из разбившегося аэрокара и ему сообщили, что я уже никогда не смогу не только ходить, но и дышать без специальной аппаратуры.
Эмили глубоко вздохнула. Это всё ещё оставалось в её власти, хотя мышцы диафрагмы получали нервный сигнал лишь через системы кресла жизнеобеспечения.
— В этом принципиальная разница между мною и всеми его любовницами. Он был внимателен к ним, уважал их, но не любил. Не так, как любит меня. Или вас.
Хонор отшатнулась, как будто Эмили вонзила кинжал ей в сердце. Она взглянула в глаза собеседницы и увидела в них подступившие слезы. Эмили все знала... и сочувствовала им.
— Он ничего не говорил мне, — спокойно произнесла графиня, — но это излишне. Я слишком хорошо его знаю. Если бы он не любил вас, он — учитывая, как давно и тесно вы сотрудничаете в Палате Лордов, — давным-давно привез бы вас сюда. А столкнувшись с травлей, незамедлительно обратился бы ко мне за помощью, вместо того чтобы всеми силами ограждать меня от происходящего. Защищать меня. Мало кто знает, но я — его главный консультант и аналитик, и он ни за что не упустил бы случая свести нас вместе, особенно после того, как прихлебатели Высокого Хребта развязали против вас двоих эту оголтелую кампанию... если только у него не было причины не делать этого. Причина была. Он предпочел смириться потерей доброго имени и репутации, с ослаблением влияния оппозиции — но к моей помощи не прибег. Он боялся, что я узнаю правду и меня ранит его “предательство”. И, так же как из-за любви ко мне он не допускал нашей с вами встречи, любовь к вам не позволяла ему перевести ваши отношения в более интимную плоскость. Вы оставались друзьями и коллегами. Даже будь вы куртизанкой, он понимал, что на сей раз речь не идет о короткой любовной связи. И в глубине души боялся, что и вправду может впервые в жизни мне изменить.
— Я... Как вы?..
Отчаянно, но безуспешно Хонор пыталась овладеть собой. Эмили только что дала ей ключ к разгадке головоломки. Все странности в поведении Хэмиша внезапно встали на свои места. Непостижимо, как Эмили, у которой никогда не было древесного кота, смогла так глубоко постичь суть их отношений.
— Хонор, я замужем за Хэмишем уже больше семидесяти стандартных лет. Я знаю его, люблю его и вижу, что его сердце разрывается на части. Он страдал и раньше, до начала этой омерзительной травли, но не так сильно. Думаю, клевета и ложные обвинения вынудили его увидеть наконец то, о чем он старался не думать, и заставили признаться себе в том, чего он боялся. Сочетание любви к вам — к нам обеим — и чувства вины от того, что он обнаружил, что может любить кого-то еще, помимо меня, было для него как кровоточащая рана. И самое ужасное, — она посмотрела Хонор прямо в глаза, — он боялся, что открыто признается вам в своих чувствах. Боялся, что действительно “предаст меня”, заведя любовницу, которую по-настоящему любит.